Популярное |
«Не про Лермонтова»Татьяна Олеговна ШИЛОВА, На первый взгляд странное название для поэтической композиции, посвященной Первой мировой войне. Но это только на первый взгляд. В 1899 году вся Россия торжественно и несколько пафосно отметила 100-летие со дня рождения великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина. Столетие со дня рождения «второго» по величине русского поэта Михаила Юрьевича Лермонтова отметить широко и пышно оказалось невозможным. Дата выпадала на октябрь1914 года. Первая мировая война началась 28 июля 1914 года. Столетие со дня гибели поэта отметить оказалось также невозможным, Михаил Юрьевич Лермонтов погиб 17 (25) июля 1841 года, а 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. Мистическое совпадение дат. Мистицизм и символизм присущи поэтам конца ХIX начала XX века, поэтому название «Не про Лермонтова» отражает наш поиск предчувствий, совпадений в произведениях поэтов современников и участников войны 1914 года. Слова Максимилиана Волошина: «Поэзия пророчественна по своему существу» стали своеобразным эпиграфом нашей композиции. Композиция начинается со стихотворения В. Ходасевича «Обезьяна». Стихотворения-двойники, когда они не имеют отношения к плагиату, представляют собой загадочное явление в литературе. В 1905 году Иван Бунин написал стихотворение «С обезьяной»: Ай, тяжела турецкая шарманка! И детское и старческое что-то Ограды дач еще в живом узоре — И будет сонно, сонно. Черепицы Ай, хорошо напиться! Есть копейка, Зверок устал,— взор старичка-ребенка Поднявши брови, тянет обезьяна, Спустя 12 лет Владислав Ходасевич напишет стихотворение «Обезьяна»: Была жара. Леса горели. Нудно И серб ушел, постукивая в бубен.
Удивительное сходство сюжетов. Кажется, что поэтов, намеренно выбирающих уже использованные сюжеты, привлекает, может быть, неосознанно, возможность прорыва к идеальному образцу сюжета, его архетипу. Неплохое стихотворение Бунина всего лишь зарисовка, в то время как стихотворение Ходасевича – событие в истории поэтической мысли – и порождено событием мирового масштаба, хотя достоинство произведения искусства не может напрямую зависеть от значимости породившего его события. Однако Первая мировая война с ее невиданными способами массового убийства, с новой для человечества трагедией, когда, по выражению И. Бродского, «гибнет хор», разочаровала человека в себе самом. Человек понял, что его победоносный разум не так уж управляем, что прогресс – не всегда благо. Бунин тоже писал свое стихотворение после катастрофы – первой русской революции. Но стихотворение «С обезьяной» не имеет ни малейшего отношения к социальным, психологическим или культурным катаклизмам. Это непритязательная бытовая зарисовка. Скромная обезьяна в стихотворении Ходасевича ненавязчиво ставится на один уровень с пушкинским шестикрылым серафимом. Воздействие серафима на будущего пророка и обезьянки на героя стихотворения Ходасевича не только сравнимо, но это одно и то же воздействие. Бунин не услышал, что хотела сообщить ему обезьяна. Пришлось ей дожидаться более понятливого Ходасевича. Этот пассаж может быть воспринят как юмористический только в одном случае: если поэты сами выбирают стихи. А вот если стихи выбирают поэтов, то доля шутки резко снижается. Тем более что после XX века мы уже твердо знаем, что человек не управляет ни своим разумом, ни историей, ни природой. Ни, естественно вдохновением. (В.Е. Пугач «На полях школьной тетрадки) «Есть люди, у которых каждое суждение связано с общим пониманием вещей. Это люди целостного миропонимания, а поэты принадлежат, по всей вероятности, именно к этой категории, различаясь только широтой и глубиной охвата», – Надежда Мандельштам. Первая мировая война всколыхнула сознание многих русских поэтов серебряного века. Может быть, более, чем кого-либо из них, она коснулась А. Блока, вошла в его судьбу и творчество. Уже в августе он провожает на фронт в качестве сестры милосердия свою жену. Чутко следит за событиями на линии фронта, о чем свидетельствуют отклики в Записных книжках. Получает заказы написать стихи о войне от газет и журналов. * * *
В этом поезде тысячью жизней цвели
И, садясь, запевали Варяга одни,
Вдруг под ветром взлетел опадающий лист,
И военною славой заплакал рожок,
Уж последние скрылись во мгле буфера,
Нет, нам не было грустно, нам не было жаль,
Эта жалость — ее заглушает пожар, 1 сентября 1914 Стихотворение «Петроградское небо мутилось дождем…» было, видимо, исполнением такого заказа, но выразило глубоко блоковскую тревогу и органично вписывается в контекст его творчества. Откликом на войну становятся и другие стихотворения Блока 1914 – 1916 гг., которые войдут в цикл «Родина», включая одно из знаковых блоковских стихотворений «Коршун» (1916): Чертя за кругом плавный круг, Идут века, шумит война, К 1916 году начинают дергать возрастных призывников. Александру Блоку уже 36, но весной начали призывать и его сверстников, родившихся в 1880 году. К этому времени он безусловный авторитет, мэтр поэзии и, в целом, русской культуры начала века. Его имя известно всей России. В отличие от многих других поэтов того времени, его книги реально раскупаются и выходят большими тиражами. Его всерьез считают единственным преемником Пушкина. Как писал поэт Владислав Ходасевич чуть позже: «Был Пушкин и был Блок. Все остальное – между». Идти служить или нет? Непростой вопрос. Либеральная интеллигенция без устали клеймит царя, воспевает крах кровавого царского режима, радуясь любому успеху вражеской армии. Ужасы войны пугают и Блока. «Ведь можно заразиться, лежа вповалку, питаясь из общего котла... ведь грязь, условия ужасные...».Стараются и доброжелатели. Есть множество вариантов сказаться больным и не попасть на фронт. «Я не боюсь шрапнелей. Но запах войны и сопряженное с ней – есть хамство». К нервозности обстановки прибавляются и творческие проблемы. Он мало пишет, переживает по этому поводу. Его современница поэтесса К.С. Арсеньева-Букштейн (литературный псевдоним – Клара Арсеньева) вспоминает те дни:«…Он сказал, что не пишет стихов, потому что война и писать не хочется, что нужно быть на фронте и что он собирается ехать туда. Он говорил, что это долг каждого и что в тяжелое время нужно быть не только поэтом, но и гражданином. Судьба России важнее всех судеб поэзии». В апреле становится ясно, что призовут точно. И как должен поступить поэт? По дневниковым записям и статьям для него было непросто принять решение. Его решение, за которое он, возможно, заплатит жизнью. Решение, за которое будет не стыдно перед собственными проникновенными стихами о России, о родине. Писать стихи, не писать, вся эта богемная блажь уходит. Надо служить Родине. Блока зачислили табельщиком в 13-ю инженерно-строительную дружину Союза земств и городов. Трудно найти аналог этой дружине в новейшей истории. Это что-то вроде военно-строительных войск, созданных на совместно государственные и частные деньги. Дружина располагалась в прифронтовой полосе, в районе Пинских болот и занималась сооружением запасных оборонительных позиций. Двадцать шестого июля он уехал на войну – через Гомель, до узловой станции Лунинец Полесских железных дорог, а оттуда – по узкоколейке до полустанка Парохонск. По дороге он останавливается в Могилеве и Гомеле, осматривает дворец Румянцевых-Паскевичей. Анна Ахматова. Из книги стихов «Белая стая» 1917 год. Июль 1914 I. Пахнет гарью. Четыре недели
Стало солнце немилостью Божьей,
«Сроки страшные близятся. Скоро
Только нашей земли не разделит
II. Можжевельника запах сладкий
Не напрасно молебны служились,
Низко, низко небо пустое, 20 июля 1914, Слепнево «Надо ли говорить, как вовремя пришли к читателю ее стихи; поэзия больше других искусств – школа чувства, и строки, ложившиеся на душу читавшим Ахматову, закаляли их души для противостояния натиску пошлости. Сопереживание личной драме прибавляет стойкости участникам драмы истории. Не за афористическое изящество тянулись люди к ее стихам; это была чисто инстинктивная реакция. Людьми двигал инстинкт самосохранения: грохочущая поступь истории слышалась все ближе и ближе. Ахматова услыхала ее загодя: глубоко личный лиризм «Белой стаи» уже оттенил мотив, вскоре ставший с ней неразлучным, – мотив подспудного ужаса. Умение сдерживать страсти романтической натуры пригодилось, когда все затопил страх. Страх проникал в поры страсти, покуда они не образовали единый эмоциональный сплав, впервые заявивший о себе в «Белой стае». С выходом сборника русская поэзия вошла в «настоящий, не календарный двадцатый век» и устояла при столкновении». Иосиф Бродский. «Скорбная муза» (пер. с англ. А. Колотова) Белый дом Морозное солнце. С парада
Здесь помню каждую ветку
Здесь дом был почти что белый,
Столько раз... Играйте, солдаты,
Но кто его отодвинул,
Волынки вдали замирают,
Июль 1914, Слепнево
Расширяется тематический диапазон лирики, в ней усиливаются мотивы трагического предчувствия горькой участи целого поколения русских людей. *** Думали: нищие мы, нету у нас ничего,
1915 Вот что предчувствовал Бердяев: «Изначально в этот русский ренессанс вошли элементы упадочности. Иногда казалось, что дышат воздухом теплицы, не было притока свежего воздуха. Культурный ренессанс явился у нас в предреволюционную эпоху и сопровождался острым чувством приближающейся гибели старой России». Это же утверждает и С. Городецкий: «После всех “неприятий” мир бесповоротно принят акмеизмом, во всей совокупности красот и безобразий». Современный человек почувствовал себя зверем, «лишенным и когтей и шерсти» (М. Зенкевич “Дикая порфира”). Владимир Кириллов: Я шел по улице.кипела жизнь в столице. Николай Гумилев на войне более у себя, в своей стихии, чем в размеренных буднях, которых не выносил, «Променял постылую свободу На веселый долгожданный бой». В марте 1916 г. близ Двинска, у поселка Ницгале, занял позиции 5-ый гусарский полк, в котором служил прапорщик Николай Гумилев, русский поэт «серебряного века», ушедший на фронт добровольцем в сентябре 1914 г. Зачислен в лейб-гвардии уланский полк, как человек с образованием зачислен вольноопределяющимся, что делало его не простым рядовым, а кандидатом в офицеры. К началу 1915 года он уже награжден двумя Георгиевскими крестами. В конце марта Гумилев успешно окончил школу прапорщиков и приказом главнокомандующего армиями западного фронта произведен в прапорщики с переводом в 5-й гусарский Ее Величества императрицы Государыни Александры Федоровны Александрийский полк. Для Гумилева начиналась новая жизнь. Безусловно, два георгиевских креста говорили о том, что в полк пришел человек, который знает войну не по штабным донесениям или газетным очеркам. Но одно дело, проявив личную храбрость, скакать сломя голову с пикой наперевес, или с шашкой в руке, а другое – войти на равных в воспитанную на корпоративных началах офицерскую среду, стать командиром для рядовых. Да и характер войны уже изменился. Маневренный период оказался позади, позади лихие рейды, стремительные атаки, яркий риск, стремление внести свой личный вклад в скорое дело победы. Война превращалась в позиционную, все меньше романтики оставалось в полковой службе, где прапорщику Гумилеву пришлось начинать с дежурства по коноводам. Гусары были людьми образованными и понимали, что рядом с ними не просто прапорщик военного времени, а один из тех людей, кто с основанием был причислен к пантеону русской поэзии. Гусар к тому времени уже редко использовали как кавалеристов. Все чаще и чаще спешенными они несли боевую вахту в окопах. 13 апреля александрийцы попали под сильный артиллерийский обстрел наших позиций у станций Ницгаль и Авсеевка. Первый месяц пребывания Н.Гумилева в полку запечатлен в воспоминаниях штабс-ротмистра В.А. Карамзина: «…Я присел на балконе и стал наблюдать за прохаживавшимся по балкону Гумилевым. Должен сказать, что уродлив он был очень. Лицо как бы отекшее, со сливообразным носом и довольно резкими морщинами под глазами. Фигура тоже очень невыигрышная: свислые плечи, очень низкая талия, малый рост и особенно короткие ноги. При этом вся фигура его выражала чувство собственного достоинства. Он ходил маленькими, но редкими шагами, плавно, как верблюд, покачивая на ходу головой... Я начал с ним разговор и быстро перевел его на поэзию, в которой, кстати сказать, я мало что понимал. – А вот, скажите, пожалуйста, правда ли это, или мне так кажется, что наше время бедно значительными поэтами? – начал я. – Вот, если мы будем говорить военным языком, то мне кажется, что «генералов» среди теперешних поэтов нет. – Ну, нет, почему так? – заговорил с расстановкой Гумилев. – Блок вполне «генерал-майора» вытянет. – Ну, а Бальмонт в каких чинах, по-вашему, будет? – Ради его больших трудов ему «штабс-капитана» дать можно. – Мне думается, что лучшие поэты перекомбинировали уже все возможные рифмы, – сказал я, – и остальным приходится повторять старые комбинации. – Да, обычно это так, но бывают и теперь открытия новых рифм, хотя и очень редко. Вот и мне удалось найти шесть новых рифм, прежде ни у кого не встречавшихся. На этом наш разговор о поэзии и поэтах прервался, так как меня позвали к командиру полка... При встрече с командиром четвертого эскадрона, подполковником А.Е. фон Радецким, я его спросил: «Ну, как Гумилев у тебя поживает?» На это Аксель, со свойственной ему краткостью, ответил: «Да-да, ничего. Хороший офицер и, знаешь, парень хороший». А эта прибавка в словах добрейшего Радецкого была высшей похвалой». Во время войны в 1916 году написана лучшая из больших вещей Гумилева, драма в стихах «Гондла». Больше чем где-нибудь Гумилев в этой вещи подобен Лермонтову, к которому он вообще ближе, чем к кому-либо из русских поэтов. Михаил Юрьевич Лермонтов был офицером лейб-гвардии Гусарского полка. Для Гумилева характерен такой эпизод: «В 1916 году, когда Александрийский Гусарский полк стоял в окопах на Двине, штаб-ротмистру Посажному пришлось в течение почти двух месяцев жить в одной с Гумилевым хате. Однажды, идя в расположение 4-го эскадрона по открытому месту, штаб-ротмистры Шахназаров и Посажной и прапорщик Гумилев были неожиданно обстреляны с другого берега Двины немецким пулеметом. Шахназаров и Посажной быстро спрыгнули в окоп. Гумилев же нарочно остался на открытом месте и стал зажигать папироску, бравируя своим спокойствием. Закурив папиросу, он затем тоже спрыгнул с опасного места в окоп, где командующий эскадроном Шахназаров сильно разнес его за ненужную в подобной обстановке храбрость – стоять без цели на открытом месте под неприятельскими пулями».В такой атмосфере и рождалось стихотворение «Война»: Как собака на цепи тяжелой,
А «ура» вдали — как будто пенье
И воистину светло и свято
Тружеников, медленно идущих
Как у тех, что гнутся над сохою,
Но тому, о Господи, и силы Среди поэтов, принявших войну с религиозной радостью, лишь один Шарль Пеги по высоте и благородству чувства равен Гумилеву. Сходство их строчек местами поразительно. Убитый в 1914 году, Пеги не мог знать написанные в том же году военных стихов Гумилева, одно из которых начинается словами: Есть так много жизней достойных, Heureuxсeux qui sontmorts pour le terrecharnelle, Счастливы те, кто умер для плоти земли, Как бы откликается Пеги на двустишие русского поэта. И Пеги продолжает: Heureuсeux qui sontmortsdans les grandesbatailles, Счастливы те, кто умер в великих битвах, А у Гумилева: Лишь под пулями во рвах спокойных Не тождественны ли почти строчки двух братьев по оружию, разделенных тысячами километров? Перед лицом высокого долга и смерти два верующих энтузиаста произнесли, как молитву, приведенные выше слова. Для знающих биографию Пеги нет ничего удивительного в его отношении к войне. Но ведь и Гумилев уже в юношеских «Жемчугах» писал: « …несравненное право Самому выбирать себе смерть.» В 1914 году выбор и сделан: смерть Пеги на войне. Но Гумилеву назначено было другое… «Я очутился в окопах, стрелял в немцев из пулемёта, они стреляли в меня, и так прошли две недели», – пишет он Ларисе Рейснер 15 января 1917 года. Фронтовая жизнь Гумилёва окончилась неожиданно. «Я уже совсем собрался вести разведку по ту сторону Двины, как вдруг был отправлен закупать сено для дивизии». С 1917 года Н. Гумилев проходил службу в Париже в качестве адъютанта при комиссаре Временного правительства. Революционный год поэт был далеко от родины. В отличие от многих, решил эмигрантом не становиться. В 1920 участвовал в организации Петроградского отдела Всероссийского Союза писателей. В 1921-м опубликовал два сборника стихов. Но третьего августа того же года Гумилев был арестован по подозрению в участии в заговоре «Петроградской боевой организации В.Н. Таганцева» и расстрелян. Есть у Гумилева, как у каждого большого поэта, прямые пророчества о своей судьбе. Не раз уже приводились в печати его беззлобные строчки, посвященные рабочему: «Все он занят отливанием пули, Что меня с землею разлучит.» Война застала Максимилиана Волошина в Швейцарии. Он отвечает на нее книгой пацифистских стихотворений «Annomundisardentis» (1915 г.). Стихи его можно понять, лишь зная образ мыслей, те мистические идеи, которыми он жил, или конкретные обстоятельства его биографии. Примером может служить стихотворение «Томимый снами, я дремал…» (август 1914 г.), написанное вскоре после начала Первой мировой войны, в небольшом городке Дорнахе и посвященное М.В. Сабашниковой. Томимый снами, я дремал,
И кто-то для моих шагов
Уже в петлях скрипела дверь
Содержание стихотворения связано как антропософскими взглядами Волошина, так и с событиями его жизни. В Дорнахе в начале XX в. велось строительство антропософского храма. В этих работах в качестве художницы участвовала первая жена Волошина – Маргарита Сабашникова. В 1914 г. по ее приглашению поэт приехал в Дорнах, как он сам вспоминал «в самые последние часы перед началом войны». И Волошин, и его друзья в Дорнахе восприняли это благополучное прибытие как явное чудо – кругом закипала война, и ехать через Германию было небезопасно. Поэт писал: «Всюду я попадал на последний поезд, последний пароход; было чувство, что все двери за моей спиной захлопывались – и что назад возврата нет». Протест против мировой бойни был выражен в цикле статей «Париж и война» (1915-1916 гг.) В 1917 г. Волошин пишет из Коктебеля «Мое отношение к войне не изменилось, но появилось новое чувство: чувство ответственности за поведение России. Все невыносимо и тревожно, никто не знает ни смысла, ни объема тех сил, что призваны к действию… Хорошее время для тех, кому надо бежать от самого себя». Раздутая войною до отказа, М. Волошин «Россия» Стихи – то, что до конца не понять. Можно только догадаться и попасть в резонанс. Первая мировая война в «литературном Петрограде» была принята с энтузиазмом. Газеты и журналы наполнились патриотическими стихами, возносящими войну, называющими ее «святой» и «освободительной». Я пробегаю жадным взглядом
М. Волошин «Газеты»
В 1914, с началом Первой мировой войны, Валерий Брюсов отправился на фронт военным корреспондентом «Русских ведомостей». Следует также отметить рост патриотических настроений в лирике Брюсова 1914- 1916 годов. 1910-1914 и, в особенности, 1914-1916 годы многие исследователи считают периодом духовного и, как следствие, творческого кризиса поэта. От Альп неподвижных до Па-де-Кале
Все мертво на ней: ни двора, ни куста;
От Альп неподвижных до Па-де-Кале
С них рушатся гулко, и ночью и днем,
От Альп неподвижных до Па-де-Кале
Сменяются дни; но, настойчиво, вновь
1914 год Лето 1916 года. Второй год идет кровавая война. Четырнадцатый и пятнадцатый год выкашивают кадровых офицеров и просто солдат. Не хватает людей. Уже идет призыв ополченцев старших возрастов. Поэты и писатели не очень-то и стремятся в армию. В богеме – патриотизм ругательное слово. На реальный фронт, под пули попадают единицы. Добровольцем, еще в 1914 году уходит Н. Гумилев. Отчаянно воюет молодой поэт-имажинист Бенедикт Лившиц. Он принимает православие и за храбрость награждается Георгиевским крестом. Получает ранение на фронте начинающий поэт-футурист Николай Асеев. Остальные любимцы Мельпомены стараются либо «откосить» по болезни, либо устроиться в тыл на теплые должности при армии. Судить их за это нельзя. Кто знает, как ведет себя человек в минуты выбора. Маяковский служит чертежником в пулеметной роте в Петрограде. Сергей Есенин, воспользовавшись связями при дворе Николая II, отбывал воинскую повинность в санитарной роте в Царском Селе. «Король поэтов» Игорь Северянин призывается в армию, но, поболтавшись пару недель в «учебке», увял, и его через многочисленных высокопоставленных поклонников отправляют на медкомиссию, находят «нечто» и комиссуют. В октябре 1914 г. И. Северянин опубликовал в «Биржевых новостях» стихотворение «Еще не значит быть изменником»: Еще не значит быть изменником –
Уже вскоре редакция была завалена гневными отзывами. Уже 27 октября некоторые из них оказались на страницах издания: Довольно всякой дряни нам,
«Казалось на минуту, — писал Александр Блок позже о войне, — что она очистит воздух; казалось нам, людям чрезмерно впечатлительным; на самом деле она оказалась достойным венцом той лжи, грязи и мерзости, в которых купалась наша родина...» БАЛЛАДА XIV Игорь Северянин Должна быть кончена война,
Должна быть вам троим видна
Всё, всё в крови: вода, луна,
Взгляните на себя сначала:
В годы, предшествовавшие 1917 году, Маяковский был страстным революционным романтиком, обличителем царства «жирных», предчувствующим революционную грозу. Пафос отрицания всей системы капиталистических отношений, гуманистическая вера в человека с огромной силой звучали в его поэмах «Облако в штанах», «Флейта-позвоночник», «Война и мир», «Человек». Тему поэмы «Облако в штанах», опубликованной в 1915 г. в урезанном цензурой виде, Маяковский впоследствии определил как четыре крика «долой»: «Долой вашу любовь!», «Долой ваше искусство!», «Долой ваш строй!», «Долой вашу религию!» Он был первым из поэтов, кто показал в своих произведениях правду нового общества. Из поэмы «Война и мир» «Слышите!
Не слушают. Теперь и мне на запад!
Для того чтобы усилить напряжение в нашей поэтической композиции, в финале актеры читают Маяковского и Северянина, смешивая строки этих поэтов. Напевный Северянин и динамичный Маяковский как бы дают возможность услышать интонацию времени: контраст в ритме, в громкости голоса, в динамике. Батареи добела раскалили жару.
Это было у моря, где ажурная пена, Метнулись гонимые разбегом убитые,
Королева играла – в башне замка - Шопена, Выдернулась из дыма сотня голов.
Было все очень просто, было все очень мило: Белые крылья выросли у души, И дала половину, и пажа истомила, Никто не просил,
Это было у моря, где волна бирюзова, И заканчивается наша композиция обращением к сегодняшнему зрителю словами Маяковского: Люди! –
Следующий год 2014, двести лет со дня рождения Юрия Михайловича Лермонтова. Не хочется больше страшных совпадений… |
